«Антидот. Противоядие от несчастной жизни» Оливер Буркеман — Главные идеи
Удивительно глубокая и философская. Это первая книга, которую я прочитал за много лет и которую хочется прочитать еще раз.
Название вызывает странное чувство дешевой попсы, особенно учитывая русский перевод. Оригинальное «The Antidote: Happiness for People Who Can’t Stand Positive Thinking» — «Противоядие: счастье для людей, которые не выносят позитивного мышления» звучит и доносит смысл лучше русского варианта «Противоядие от несчастной жизни». Я максимально не хотел читать книгу о достижении счастья в стиле «ты можешь все». Мои ожидания оправдались. Удивительно циничный британский журналист Оливер Буркеман погружается в вопросы стоицизма, медитации, счастья, и смерти. Книга получилась похожей на «12 правил жизни» Джордана Питерсона.
3 главные урока, которые я вынес для себя из книги:
- Чрезмерное размышление о счастье и гонка за ним, приносит больше ощущения несчастья.
- Проживание наихудшего сценария делает нас устойчивыми, а не подавленным, как кажется изначально.
- Постановка четких целей с такой же вероятностью приводит к несчастью, как и к счастью.
Больше всего в книге порадовало опровержение позитивного мышления и теории полагания целей. Прочитайте этот отрывок, чтобы понять о чем я:
Если вы читали хоть одну из популярных книжек о пользе планирования своего будущего, в ней почти наверняка была ссылка (а может быть, и несколько) на Йельское исследование целей. Эти данные о важности создания детальных планов на жизнь стали легендарными; его цитируют в уже упомянутых «Целях!» Брайана Трейси, а также во множестве других трудов, от якобы академических (с названиями вроде «Психологические основы успеха») до самых популярных (учебник менеджмента «Обучи своих людей и замочи конкурентов!»). Краткое содержание исследования: в 1953 году ученые спросили у выпускников Йельского университета, составляют ли они детальные письменные планы своей дальнейшей жизни. Только 3 % опрошенных ответили утвердительно. Два десятилетия спустя ученые выяснили, как сложилась судьба выпускников 1953 года. Результат был однозначным: те самые 3 % выпускников с детально прописанными жизненными целями заработали денег больше, чем все остальные 97 %, вместе взятые. Это поразительное открытие и важнейший урок для юношества, считающего, что в жизни можно просто плыть по течению. В связи с этим неудивительно, что исследование приобрело легендарный статус — как в мире самопомощи, так и в самых темных уголках корпоративной жизни. Единственная проблема в том, что это настоящая легенда: Йельское исследование целей не имело места в действительности.
Несколько лет назад журналист технологического издания Fast Company отправился на поиски оригинала предполагаемого исследования. Поскольку упоминания о нем никогда не подкреплялись ссылками на научные источники, он начал задавать вопросы гуру мотивации, которым так нравится его цитировать. Когда их спрашивали об источниках, каждый из них без долгих раздумий указывал на кого-то еще из своей когорты. Тони Роббинс посоветовал обратиться к Брайану Трейси, а тот направил журналиста к Зигу Зиглеру, ветерану движения ораторов-мотиваторов и постоянному персонажу семинаров Get Motivated!. Замыкая круг, Зиг Зиглер порекомендовал обратиться к Тони Роббинсу.
Главные выдержки из книги
Сама идея «поиска счастья» ущербна по своей сути. В конце концов, ну кто решил, что счастье является некой разумной целью?
Именно упорные попытки стать счастливыми вынуждают нас почувствовать себя несчастными, а наши постоянные усилия по избавлению от негатива в виде неуверенности, неопределенности, неудач и огорчений заставляют ощущать собственную уязвимость, беспокойство и тоску.
Однако все эти люди вовсе не считали такие выводы неутешительными. Напротив, они указывали на наличие другого подхода, некоего «негативного пути» к обретению счастья, влекущего за собой необходимость радикального пересмотра отношения к тому, чего большинство из нас всю жизнь так яростно старалось избегать. Они предлагали начать радоваться неопределенности, примириться с неуверенностью, оставить попытки мыслить исключительно в позитивном смысле, поближе познакомиться с провалом и даже научиться ценить смерть. Короче говоря, все эти ученые и мыслители, похоже, были согласны с тем, что для истинного счастья нам может потребоваться немного больше отрицательных эмоций или как минимум прекращение стараний всеми силами избегать их. В первый момент эта идея способна привести в некоторое замешательство: она подвергает серьезному сомнению не только наши методы достижения счастья, но и предположения относительно того, что на самом деле означает это слово.
Негативный путь предполагает отказ от этой дихотомии: его сторонники уверены, что счастье можно отыскать в негативных сторонах жизни, не пытаясь игнорировать их в неустанном ликовании. Если фиксация на позитиве отравляет ваше существование, такой подход — противоядие.
Действительно ли можно считать чувство или ситуацию «негативными», если они в итоге приводят к счастью? Если «быть позитивным» не значит быть счастливым, стоит ли называть это состояние именно «позитивным»? Если в определение счастья входят разного рода негативные вещи, счастье ли это вообще?
Результаты исследований Вегнера и других ученых, начиная с самых ранних опытов с белым медведем, позволяют ответить на этот вопрос утвердительно. Пример: участники эксперимента, которым сообщили неприятную новость и просили не огорчаться по этому поводу, чувствовали себя намного хуже, чем другие люди, получившие такое же известие, но без подобных инструкций относительно своей реакции на него. В другом опыте сердечный ритм у пациентов, склонных к приступам паники, был выше в том случае, когда они слушали специальные «успокаивающие» аудиозаписи, а не аудиокниги обычного содержания. Опыты показывают, что люди, потерявшие близких и стремящиеся всеми силами избегать ощущения скорби, дольше других страдают от чувства утраты. Наши попытки подавления мыслей не удаются и в области секса: по данным об электропроводимости кожи, люди, получавшие задание не думать о сексе, возбуждались легче, чем те, которым не ставили подобных ограничений.
Один из персонажей рассказа Эдит Уортон говорит: «Есть куча способов быть несчастным, но только один — быть в полном порядке: это значит перестать гоняться за счастьем».
Пессимизм, когда к нему привыкаешь, столь же приятен, как и оптимизм.
Исследования показывают, что здоровые и счастливые люди обычно проявляют менее адекватное, слишком оптимистичное понимание своей способности реально влиять на происходящее в отличие от тех, кто подвержен депрессивным состояниям.
С момента зарождения учения в стоицизме подчеркивалось фундаментальное значение разума. Стоики полагали, что, поскольку природа наделила способностью мыслить только людей, «благая», то есть достойная и приличествующая человеку, жизнь означает существование в соответствии со здравым смыслом. Римские стоики добавили к этому психологический нюанс: по их мнению, такая жизнь в согласии со здравым смыслом вела к внутреннему покою, «душевному состоянию, которому свойственно отсутствие отрицательных эмоций — горя, гнева и тревоги, и присутствие позитивных эмоций — радости и т. д.», — пишет исследователь стоицизма Уильям Ирвайн.
Для стоиков идеальным душевным состоянием был покой, а не радостное возбуждение, которое мудрецы от позитивного мышления обычно имеют в виду, употребляя слово «счастье». А спокойствие должно было достигаться не в усердном поиске приятных переживаний, но воспитанием в себе некоего спокойного безразличия к собственным обстоятельствам. Для этого, по мнению стоиков, следовало обратиться к негативным чувствам и переживаниям — не сторониться их, но подвергать пристальному изучению.
Зачем убеждать себя в том, что все будет хорошо, если в окружающей жизни оказывалось так много свидетельств обратному?
Вне зависимости от наличия или отсутствия некоего высшего промысла, контролирующего ход вещей, личное влияние каждого из нас на происходящее во Вселенной минимально.
Жить, не желая, чтобы вещи происходили определенным образом, — такая цель многим представляется крайне странной. Как вы можете не испытывать привязанности к тому, чтобы вокруг вас были добрые друзья, чтобы отношения в личной жизни всегда полностью удовлетворяли вас, или к тому, что вы материально благополучны? Сможете ли вы быть счастливы, не будучи привязаны к таким вещам? Конечно, легко согласиться с буддистами, утверждающими, что медитация — путь к избавлению от привязанностей, но это не объясняет человеку, привыкшему к стандартным определениям счастливой жизни, почему, собственно, ему может понадобиться ступить на этот путь.
Идея использовать медитацию, чтобы сделать свою жизнь «лучше» и «счастливее» в любом из обычных значений этих слов, является заблуждением. Ее смысл заключается в другом: научиться останавливаться в своих желаниях, не пытаться контролировать мировосприятие других людей, оставить попытки заменить неприятные мыли и чувства приятными и убедиться в том, что результатом отказа от «поисков счастья» может стать состояние глубокого душевного покоя. Если быть точным, речь в данном случае идет не совсем о смысле, поскольку Магид оспаривал идею того, что в медитации может быть «смысл». Под этим он подразумевал, что наличие смысла или цели превращает этот метод в очередной инструмент достижения счастья, способ удовлетворить наше желание продлить одни душевные состояния и избавиться от других.
С позиции непривязанности отношение к прокрастинации начинается с вопроса: а почему для того, чтобы что-то делать, вам надо обязательно «настроиться»? То есть проблема не в том, что вы не чувствуете побуждения к действию, а в том, что вообразили, что обязательно должны его испытывать. Если вы отнесетесь к мыслям и чувствам относительно объекта своей прокрастинации как к переменам погоды, то поймете, что вам вовсе незачем избавляться от них или переводить в позитивную плоскость. Вы вполне способны сосуществовать с ними. Вы можете обратить внимание на факт их присутствия, но это не должно помешать вам действовать.
В большинстве случаев мы прилагаем усилия к выработке целей и планированию будущего не потому, что так ценим важность организованности и наличия перспективного видения. Скорее, нами движут куда более эмоциональные причины, связанные с глубоким дискомфортом, вызывающим у нас состояние неопределенности. Испытывая тревожность в связи с неясностью перспектив, мы начинаем ожесточенно работать над созданием образа устраивающего нас будущего: не потому, что наличие этого образа поможет достичь именно такого будущего, а потому, что это избавляет нас от чувства неуверенности, которое мы испытываем в настоящем. «Неуверенность заставляет нас идеализировать будущее, — сказал мне Кэйс. — Мы говорим себе, что все будет ОК, только если удастся достичь запланированного результата». Очевидно, что восхождение на Эверест требует тщательного планирования и подразумевает наличие цели — взойти на вершину. Но, по мнению Кэйса, факты говорят о том, что отторжение чувства неуверенности могло сместить баланс в сторону фатальной увлеченности целью.
Все изменилось после разговора со знакомой, которая сказала, что он тратит слишком много сил на размышления о своем будущем, и посоветовала ему представить себя лягушкой. Пока Шапиро соображал, надо ли ему на это обижаться, она пояснила: «Загораешь себе на кувшинке, пока не надоест, потом перескакиваешь на какую-нибудь другую кувшинку и балдеешь там. И так всю дорогу: куда приспичило — туда и прыгаешь». Образ солнечных ванн на кувшинках не обязательно подразумевает безделье. Предложение знакомой вполне сочеталось с энергичным и целеустремленным характером Шапиро, она просто предлагала использовать эти свойства с большей пользой. Получать удовольствие от того, что делаешь именно сейчас, — значит лучше раскрывать свой потенциал и осуществлять больше по сравнению с изобретением способов достижения счастья через пять лет, тем более что к тому моменту нынешний план уже сменится каким-то другим. Идея заставила Шапиро изменить свой взгляд на вещи, постепенно он превратился в убежденного сторонника отмены целеполагания и стал консультировать по этим вопросам.
Почему вы несчастливы? Потому что 99,9 % всего, что вы думаете и делаете, обращено на вас — а вас не существует… Вэй У Вэй.
Существует не так много вещей, кажущихся столь же очевидными, существенными и непреложными, как человеческое «я». В основе любых неясностей относительно того, как жить дальше — как стать счастливым, жить добродетельно, кем себя окружить или чем заниматься, — обычно находится основная предпосылка о том, что все это должно происходить с узнаваемой и цельной сущностью под названием «я».
Даже полагая, что все вокруг обман, личность должна понимать, что обманывают именно «его» или «ее». Злой гений не может это сфальсифицировать. «После более чем тщательного взвешивания всех «за» и «против» я должен, в конце концов, выдвинуть следующую посылку: всякий раз, произнося слова «Я есмь», я существую или воспринимаю это изречение умом, и оно по необходимости будет истинным», — пишет Декарт. Возможно, вы не способны обладать точным знанием о многом, но знаете, что вы — это вы. Это знание не может быть иллюзией в первую очередь в силу того, что все эти, даже ложные, представления складываются именно в вашем «я». Чтобы обманывать кого-то, надо чтобы этот кто-то присутствовал.
Внутренний голос оценивает и интерпретирует окружающее, определяет наши эмоциональные реакции, громко болтает без умолку, заставляя нас отождествлять себя с ним, и мы начинаем представлять себя говорящим потоком сознания. Если вы сомневаетесь в такой картине собственного сознания, вам стоит подумать, не слишком ли вы идентифицируете себя с этим внутренним трепом, чтобы обратить на это внимание. Когда я спросил Толле, что он считает главным препятствием для счастья большинства людей, он ответил с легким акцентом, выдающим его немецкое происхождение: «Это полное отождествление себя со своими мыслями, практически полное отсутствие сознания помимо мыслей, которые постоянно роятся в голове. Это состояние настолько полной идентификации с голосами в собственной голове, — он издал характерный тевтонский сдавленный смешок, — что вы считаете, будто вы и есть эти голоса».
«Ты — это не твой ум». По его мнению, мы должны начать использовать свой ум как инструмент, вместо того чтобы позволять уму использовать нас, что обычно и происходит. Толле утверждает, что, когда Декарт говорит: «Мыслю, следовательно, существую», он провозглашает не «самую фундаментальную истину», а формулирует «самую распространенную ошибку».
Возьмем скользкую тему самоуважения. Мы привыкли считать, что высокая самооценка — это хорошо. Однако некоторые психологи давно подозревают, что это понятие является не вполне корректным, поскольку основано на допущении наличия целостного узнаваемого представления о собственном «я». На деле давать себе однозначно позитивную оценку может оказаться довольно опасным. Проблема заключается в самом занятии самооценкой — вовлекаясь в это, вы косвенным образом признаете себя цельной личностью, которую можно оценивать на неких общих основаниях. Оценивая же себя выше, вы тем самым создаете себе возможность более низкой оценки и укрепляетесь во мнении, будто ваше «я» есть нечто, способное воплощать «хорошие» или «плохие» сущности. А это всегда будет обобщением, противоречащим простому здравому смыслу. У вас есть сильные и слабые стороны, вы можете поступать хорошо или дурно. Пытаться прикрыть эти нюансы однотонной завесой самооценки — хороший способ нажить себе дополнительные беды. Детский психолог Пол Хок, противник концепции самоуважения, считает, что, прививая детям высокую самооценку, вы «учите их самонадеянности, зазнайству и взращиваете чувство превосходства над окружающими», а когда их самооценка пошатнется, вместо нее появятся «стыд, чувство собственной ущербности и неуверенность». Лучше отказаться от обобщений. Если хотите, оценивайте каждый из своих поступков — хорошо или плохо. Старайтесь поступать по большей части хорошо. Но не привязывайте к этому ваше собственное «я».
Мы хотим чувствовать себя уверенно в финансовом смысле, но после достижения определенного уровня благополучия не становимся счастливее, получив еще больше денег. Переезжая в более спокойный район или закрытый поселок, мы пытаемся избежать физических угроз, но коллективное ощущение счастья в таких сообществах подвержено негативным тенденциям. Мы ищем исполнения наших желаний в сильных романтических привязанностях и дружбе, но попытки достичь беззаботности и спокойствия в отношениях губят их: в определенной степени они зависят от уязвимости сторон и их открытости новому опыту, как позитивному, так и негативному. Если вы хотите быть уверены в своей защищенности от терроризма, вам стоит вспомнить о словах Шнайера и полностью исключить из своей жизни авиаперелеты. Приведенные выше примеры объединяет одно — достижение полной уверенности в защищенности от угроз противоречит нашим интересам. Может показаться, что безопасность — это все, что нам нужно. Однако, когда дело доходит именно до нее, оказывается, что это не совсем так.
Если все разваливается — это очень хорошо, сколь бы болезненным ни был этот опыт: крушение того, что казалось вам надежным и безопасным, означает встречу с подлинной жизнью. «Вещи непостоянны, они мимолетны, полной уверенности не существует»,
Несчастными делает нас не истина, а наши попытки уклониться от нее.
Свой небольшой трактат «Мудрость неуверенности» (1951) Уоттс начинает с замечания о том, что важнейшей причиной чувства неуверенности, характерного для его эпохи, стал научный прогресс. Остается все меньше и меньше людей, которые верят в существование загробной жизни и вечного покоя (если такая убежденность вообще возможна в наше время), во всевидящего Бога или в то, что нужно беспрекословно следовать указаниям папы римского или архиепископа Кентерберийского в области морали и нравственности. «Совершенно очевидно, что в течение последнего столетия роль религии в качестве авторитета в общественном сознании заместила наука, а вера уступила место скепсису, по меньшей мере в духовных аспектах жизни», — пишет Уоттс. Следует заметить, что это написано до начала возрождения христианского фундаментализма в Америке, в котором Уоттс, вероятно, увидел бы неизбежную реакцию на доминирующую роль науки, о которой он пишет. Научные исследования принесли огромную пользу, что не подлежит сомнению, и Уоттс с этим полностью согласен. Но в то же время расцвет науки привел огромное количество людей к ощущению духовной пустоты. С исчезновением богов и загробной жизни в научной картине мира человеческое бытие стало восприниматься лишенным какого-либо особенного назначения, мы оказались не более чем организмами, бессмысленно проживающими свой короткий век и исчезающими без следа. По мнению Уоттса, именно это — первопричина общего ощущения неуверенности и незащищенности, из которой следуют любые другие способствующие его появлению факторы. Возвращение под сень древних религиозных доктрин для обретения душевного покоя — выбор, подходящий не для всех, поскольку подразумевает трудный возврат к убеждениям, в которых единожды довелось разочароваться. Значит ли сказанное, что мы вынуждены выбирать между научно обоснованной, но лишенной смысла жизнью и той, которая основана на самообмане и вековых предрассудках? Уоттс уверен, что есть третий вариант, и оставшаяся часть нашей книги посвящена именно его рассмотрению.
Суть в том, чтобы не «противостоять» неуверенности, а признать, что вы составляете с ней единое целое. Уоттс пишет: Понять, что уверенности просто не может быть, значит существенно больше, чем согласиться с теорией всеобщих изменений или даже с бренностью бытия. Идея уверенности основывается на ощущении некоего внутреннего постоянства, того, что остается неизменным в ходе всего времени жизни и сопутствующих ей изменений. Мы боремся за обеспечение постоянства, целостности и безопасности этого неизменного ядра, средоточия и духа нашего существа, которое мы называем «я». Именно это мы осознаем как собственно человека — того, кто думает нашими мыслями, чувствует нашими чувствами, знает наши знания. Мы не понимаем, что уверенности не существует, до тех пор, пока не осознаем, что не существует этого «я».
Истинная причина того, что жизнь может быть настолько изнурительной и удручающей — не в том, что в ней присутствуют смерть, боль, страх или голод. Безумие в том, что при встрече с ними мы начинаем суетиться, крутиться, извиваться и корчиться, пытаясь уберечь от данного опыта свое «я». Здравомыслие, цельность и органичность заключены в понимании того, что мы нераздельны, что человек и данный ему в настоящий момент опыт — единое целое и что никакого отдельного «я» или разума не существует… Жизнь — это танец, а когда вы танцуете, вы не намерены куда-то добраться. Цель и смысл танца — сам танец. Итак, глубинный смысл неуверенности и небезопасности заключается в том, что это синонимы самой жизни. Это не означает, что не следует в меру сил и возможностей защищать себя от очевидных и понятных угроз. Но это значит, что ощущение полной уверенности и безопасности и ощущение полноты жизни находятся в противоречии друг к другу. Вы способны достичь полной уверенности и безопасности в той же степени, в какой волна способна покинуть океан.
Психолог Расс Харрис предлагает простое упражнение: представьте, что вам 80 лет (в случае, если вам действительно пока еще нет 80-ти, а если уже есть, выберите любой возраст постарше) и продолжите следующие фразы: «Мне надо было тратить больше времени на…» и «Мне не надо было тратить столько времени на…». Это удивительно эффективный способ быстро достичь осознания собственной смертности. Все складывается в нужном порядке, и становится намного проще последовать совету Лорен Тиллингаст — представить, что именно вам нужно делать, чтобы сосредоточиться на текущих ощущениях и увеличить свои шансы умереть после содержательно и полноценно прожитой жизни.
Иногда важнейший из талантов — способность остановится перед разрешением задачи, сознательно не достигая его, то есть умение убедиться в наличии потребности в завершенности, уверенности или спокойствии и не чувствовать внутренней обязанности удовлетворить ее.
Всех их отличал особый склад ума, и мысленно я могу представить его в виде некоего изысканного интеллектуального балета: готовность принимать неоднозначность духовной жизни; останавливаться и отступать; повернуться навстречу тому, чего стремятся избежать окружающие; понять, что, очевидно, кратчайший путь к хорошему расположению духа редко бывает верной дорогой к более полному ощущению счастья. Словосочетание «негативная способность» также помогает прояснить тонкую двусмысленность понятия «негативность». Оно относится к навыкам «недеяния» (то есть способности к отрицанию) в противоположность «деянию» и равным образом к умению принимать негативные (то есть неприятные) мысли, чувства и ситуации лицом к лицу.
Выражаясь традиционным языковым штампом психотерапевтов, мы тратим слишком большую часть нашей жизни на поиски «завершенности». Желание покончить с неизвестностью и тревогой подвигает даже тех из нас, кто привык смеяться над такими клише, либо к убеждению самих себя в наличии светлого будущего, либо к полному унынию в уверенности, что так не будет. Вместо этого нам нужно больше того, что психолог Пол Пирсолл назвал «отворенностью». Да, конечно, это странноватый неологизм, но сама эта странность напоминает о сути, которую он обозначает: необходимо принять существование несовершенства и незаконченности и убавить рвение в поисках четких ответов и однозначных решений.
В отличие от доктрин самосовершенствования, претендующих на то, чтобы быть всеобъемлющими руководствами на все случаи жизни, негативный путь к счастью не требует полностью принимать или отвергать что-либо. Истинная «негативная способность» подразумевает умеренность, уравновешенность и отказ от ожесточенных попыток достичь чего либо — в том числе и самой «негативной способности». Как говорил Олдос Хаксли, «мастерство и его плоды достижимы только для тех, кто научился парадоксальному искусству деяния и недеяния, сочетания расслабленности и активности, умения отойти в сторону самому, чтобы допустить верховенство имманентной и трансцендентной Неизвестности».